Экономическое чудо: предсказываем лауреатов Нобеля
Факультет экономических наук провел традиционный конкурс по угадыванию лауреатов экономического Нобеля. Турнир носит имя профессора Российской экономической школы Андрея Бремзена – известного популяризатора и организатора интеллектуальных соревнований. В этом году только двум участникам конкурса — Ивану Сусину из Международной лаборатории экспериментальной и поведенческой экономики и Максиму Ананьеву из Мельбурнского института прикладной экономики и социальной политики удалось предсказать всех трех лауреатов премии знаменитого стокгольмского изобретателя и филантропа. Ими стали ученые из США: Дэвид Кард, Джошуа Ангрист и Гвидо Имбенс. Кард получил премию за «эмпирический вклад в экономику труда», Ангрист и Имбенс за «их методологический вклад в анализ причинно-следственных связей». Лауреаты «привели нас к новому пониманию рынка труда и показали, какие выводы о причине и следствии можно сделать на основании естественных экспериментов. Их подход распространился на другие области и произвел революцию в эмпирических исследованиях», — говорится в сообщении организаторов премии.
Модератором мероприятия выступила Елена Вакуленко, академический руководитель онлайн-магистратуры «Экономический анализ».
Максим, на чем базируется ваша профессиональная деятельность?
В институте прикладной экономики и социальной политики при Мельбурнском университете я занимаюсь исследованиями по заказу неправительственных организаций и правительств разного уровня — от штата до федерации. Фокус моей работы — экономика общественного сектора, налогообложения, образования, здравоохранения. К счастью, мы имеем возможность использовать богатые административные данные от австралийской статистической и налоговой служб, чтобы максимально глубоко погрузиться в анализ. В целом моя работа всегда носит практический характер, теоретическими вопросами заведуют мои коллеги. Часть времени я занимаюсь собственными исследованиями, диапазон которых очень широк: от проблематики ухода от налогов до анализа цензуры. Свою область исследований я называю политэкономией духовных скреп.
Иван, насколько я знаю, вы как раз больше теоретик, чем практик?
Я теоретик, но теоретик именно экспериментальный. Моя работа находится на стыке эконометрики, эксперимента и теории игр. Данная область исследований не междисциплинарна, а скорее покрывает все эти дисциплины. Меня интересует, насколько та или иная теория оправдывает себя в реальных данных, а не красива ли она математически.
Максим, как вы оцениваете работы обладателей экономического Нобеля-2021?
Мне представляется, что нынешний Нобель получился абсолютно народным. Как правило, премии выдают теоретикам за по-настоящему важные работы. Но я как эмпирик смотрю на эти достижения со стороны и восхищаюсь, как восхищался бы готическим собором, понимая, что сам ничего подобного не возведу. В этом же году ситуация кардинально иная. Награждены прорывные эмпирические труды, основанные на анализе данных. У Дэвида Кардо комитет заслуженно выделил две самые известные работы. Первая посвящена минимальной заработной плате. Автор тестировал известную экономическую теорию о том, что на рынке труда МРОТ только мешает людям, получающим низкую зарплату. Когда государство назначает цену, ниже которой платить нельзя, работников с меньшей производительностью, чем цена отсечения, просто увольняют. И соответственно, введение МРОТ приводит к безработице. Многие экономисты верили в эту теорию, но именно Кард провел весьма оригинальное исследование, где посмотрел на два граничащих штата Америки: в одном был введен МРОТ, а в другом — нет. Выяснилось, что никакой связи между наличием минимальной оплаты труда и безработицы не было. Казалось бы, это простое исследование и его легко объяснить, но его ценность именно в доступности столь прямого тестирования и открытого разговора о причинно-следственных связях. До Карда такие подходы не были популярны.
Иван, мне как исследователю миграционных процессов крайне интересен второй труд Карда. Что вы можете о нем сказать?
Ученым, которые занимаются экономикой труда, крайне редко вручают Нобелевскую премию. Выбор лауреатов в этом году удивителен и не может не радовать. Кард разными способами исследует один и тот же класс вопросов, которые важны каждому из нас: в течение жизни мы так или иначе вступаем в трудовые отношения. Вторая проблематика, которую изучает Кард, не менее горячая, чем МРОТ. Влияние миграции на локальный рынок труда был всегда крайне важен для Америки, но ученый сконцентрировался на одном конкретном событии. В соседствующей с Кубой Флориде появилось много вынужденных эмигрантов, сосланных с острова Фиделем Кастро: кубинский лидер посчитал, что они мешают соотечественникам строить светлое коммунистическое будущее. Эта эмиграция для флоридского рынка труда оказалась внешним фактором, который невозможно было предугадать. Обнаружилось, что приток новой рабочей силы не вызвал негативных последствий: никакого экономического коллапса не случилось, местные работники не пострадали. Хотя в экономической риторике многие до сих пор придерживаются мнения, что миграция подобного рода катастрофична. Оказалось, все в точности наоборот: миграция создает новые рабочие места, которые потом перетекают на рынок труда. Две большие работы Карда подсвечивают, насколько методы глубокого анализа данных отвечают на острые вопросы. Эти исследования оказались фундаментальными для экономической науки.
Работы Джошуа Ангриста не менее интересны, раздел его исследований также мало поощрялся премиями. Он не конструировал теоретические структуры для оценки, а работал с существующими и пробовал из них вытащить причины и следствия. Этот новый подход Ангрист и продвигал, в частности, в исследованиях сферы образования. Он изучал влияние размера класса на успеваемость учеников в Израиле. В израильских школах при достижении некоторого порога количества учеников, класс разделяется. Если для порогового значения не хватает всего несколько школьников, комплектация остается в неизменном виде. Получается дисбаланс: в одном классе на учителя учеников почти в два раза больше, чем в другом. Это не может не сказываться на том, насколько успешно учащиеся усваивают материал.
Экономика труда и экономика образования — сферы, в которых люди принимают решения сами, сложно залезть им в голову и понять причины таких решений. Причинно-следственные выводы без четко проговоренных положений сделать крайне сложно. Заслуга лауреатов Нобеля в том, что они помогли нам понять, как эти связи найти. 
Самый главный вопрос: как вам удалось угадать всех трех лауреатов премии?
Иван:
Когда кто-то утверждает, что премию дадут конкретному экономисту, он просто не понимает, о чем говорит. Претендентов крайне много. Экономика очень разная: от самых теоретических вещей до предельно практичных и не всегда экономических вопросов. Поэтому список фаворитов вынужденно большой и решение комитета предсказать очень сложно. Чтобы очертить круг подозреваемых, достаточно заглянуть в сообщество The Econometric Society. Каждому из его членов есть за что дать Нобеля. За историю премии только 7–8 экономических нобелиатов не принадлежали к сообществу. Также можно посмотреть на награду John Clark Award для американских экономистов до 40 лет. Многие лауреаты Нобелевской премии — статистически им обычно около 50 лет — сначала получали эту награду. Еще один источник, который может помочь в поиске претендентов на Нобеля — подкаст Рассела Робертса EconTalk. С 2005 года подкаст посетили множество заслуженных людей, которые впоследствии стали лауреатами премии, за исключением разработчиков общей теории аукционов Пола Милгрома и Роберта Уилсона, которые не были гостями Робертса. То, на что точно не надо полагаться при угадывании лауреатов — это на индекс Хирша. Каждый год одна компания предсказывает потенциальных лауреатов с самым высоким индексом, но о них мало кто знает в экономическом мире, как правило, это люди из бизнес-школьного образования с трудами по предпринимательству или финансам. Они много печатаются и цитируются, но не пользуются таким уважением и влиянием, как те, у кого может быть только одна, но значимая для целой отрасли работа.
Будем честны: в моем случае есть элемент везения. До некоторой степени это счастливая случайность. Нельзя сказать, что те, кому премию не дали, были намного лучше или хуже, чем лауреаты. У Карда и Ангриста один и тот же научный руководитель — Орли Ашенфельтер, который был вдохновителем начала «причинно-следственного» движения в Принстоне. Именно Принстонская школа стояла у истоков революции достоверностей. Ашенфельтера как раз часто называли среди фаворитов Нобеля и, действительно, были шансы, что вместо Имбенса наградят именно его. Но, видимо, решили сделать более разнообразную географически выборку. Совершенно точно могу сказать: победа Карда и Ангриста не была предопределена.
Максим:
У меня это история про сломанные часы, которые дважды в день показывают правильное время. Впервые я начал делать предсказания на конкурсе Андрея Бремзена в 2010 году. Последние десять лет я ставлю на более-менее одних и тех же людей: Ангриста, Карда и Крюгера — соавтора Карда по работе над исследованием проблематики МРОТ. После смерти Крюгера я посчитал, что наиболее близок ему по идеологии Имбенс. В этот раз я попал в точку.
Я понимаю, что коллеги-экономисты не похвалят меня за это утверждение, но Нобелевская премия — это вещь, которая, как говорят в TikTok, «problematic»: из-за гендерного дисбаланса, из-за цементирования не всегда здоровых иерархий, валоризации образа ученого, который сидит в пещере и корпит над открытиями без оглядки на внешний мир. Но безусловный положительный эффект премии, особенно в этом году, в том, что она привлекает внимание к важным научным темам. Она показала, что экономисты не только пишут интересные модели и формулы, а занимаются вопросами в области причинно-следственных связей, которые можно объяснить понятным языком широкой общественности. Это крайне важно. И еще один момент. В недавно вышедшем учебнике Скотта Каннингема дается хорошее определение данных связей как «использование теории и глубоких институциональных знаний в отношении эффекта, который оказывают события и индивидуальные предпочтения на интересующий нас исход». Нынешние лауреаты своими работами добились того, что многие экономисты перешли от построения сложных теорий, основанных на фундаментальных предположениях о человеческом поведении, к оценке важных вопросов исходя из знаний о том, как все происходит в реальных институтах. 
Лауреаты премии в этом году имели дело с естественными экспериментами. Так сложилась жизнь, что в одном штате МРОТ ввели, а в другом — нет. Так получилось, что Фидель Кастро выслал кубинцев в Америку. Но мы далеко не всегда имеем дело с такими «живыми» вводными и можем разделить причинно-следственные связи. Как быть в этом случае?
Иван:
Один из влиятельных и самых популярных подходов — надо искать что-то, похожее на эксперимент, какое-то внешнее воздействие, которое позволит разделить причину и следствие. Есть и другой подход — построить теорию, объемную модель и использовать глубокие институциональные знания для оценки деталей модели. В ситуации, когда у нас нет ничего похожего на инструментальные переменные, естественные эксперименты — это может быть неплохим ответом. Проблема с большими и важными вопросами в том, что нам приходится отвечать на них независимо от того, есть у нас в арсенале хороший эксперимент или нет. Первый и наименее удовлетворительный ответ как раз такой. А далее начинается линия исследований лауреатов: вместо экспериментов мы ищем переменную, которая влияет на то, что нам надо хирургическим путем, не создавая шумовых помех и не портя общую картину. Мы можем оценить влияние фактора, который нас интересует, на зависимую переменную, оценить эффект причины на следствие. Следующий более абстрактный шаг, который не рассматривался в рамках премии, — синтетический контроль, когда мы не находим переменную, а собираем ее из маленьких кусочков, как монстра Франкенштейна.
Максим:
Все мои работы так или иначе относятся к этому жанру. Первое, что приходит на ум — работа о влиянии экономического кризиса 2007—2009 гг. в России на уровень межличностного доверия. Оказалось, что оно сильно упало, и часто без возможности восстановления. Очевидная гипотеза — это произошло из-за кризиса. Понятно, что доверие могло упасть из-за кризиса, или кризис мог наступить по причине потери доверия. Традиционная теория говорит о том, что доверие — это важная часть экономической жизни. Нам пришлось искать переменную, которая влияла бы на глубину кризиса, но не обязательно сказывалась на падении доверия. Мы использовали известный макроэкономический факт, что кризис более всего влияет на производство капитальных товаров: стали, машин. При этом обычное потребление падает меньше. Соответственно, регионы — производители капитальных товаров должны были сильнее пострадать: просто, потому что у них экономика такая, а не из-за внешних факторов. Мы показываем, что, во-первых, можем предсказать глубину кризиса в региональном разрезе, со структурой экономики региона с советских времен. Любому человеку, который знаком с экономической географией и вообще с российской жизнью это не покажется удивительным. Следующий шаг — эта же география очень хорошо предсказывает падение доверия. Мы делаем вывод, что существенная часть падения произошла именно из-за экономического кризиса, а не из-за каких-то других факторов. Насколько такой эксперимент точен — большой философский вопрос. Мы сами не назначали, не определяли, в каком регионе в советское время какие производства были больше представлены. Тем не менее, можно выдвинуть аргумент, что советская экономика не влияет прямо на глубину падения доверия, кроме как через кризис. Остальные мои статьи примерно в таком же стиле.
Запись вебинара доступна по ссылке.
Материал подготовила Екатерина Зиньковская, иллюстрации — Филипп Красовский, Дирекция по онлайн-обучению НИУ ВШЭ.